Каченовский Михаил Трофимович - журналист и профессор Московского университета, русский историк, переводчик, литературный критик, издатель «Вестника Европы» (1805 - 1830), родоначальник «скептической школы» в русской историографии.
Родился 1 ноября 1775 г. в Харькове. Отец его, Трофим Демьянович Качони, был греком, выселившимся из Балаклавы и приписавшийся к мещанскому обществу города Харькова. Рано лишившись отца, Каченовский, при помощи добрых людей, был пристроен в Харьковский коллегиум, в 13 лет закончил курс в этом среднем учебном заведении и поступил урядником в Екатеринославское казачье ополчение.
Пять лет спустя он перешел в Харьковский губернский магистрат канцеляристом, но через два года (1795) опять вернулся на военную службу. Получив в 1798 году должность квартирмейстера, Каченовский попал под суд по обвинению в недочете казенного пороха, но был оправдан. В 1799 и 1801 годы он выступил в журнале “Иппокрена” с несколькими оригинальными и переводными статьями, написанными в духе тогдашнего сентиментализма. Сидя под арестом во время следствия, Каченовский прочел сочинения Болтина , возбудившие в нем мысль о критической разработке источников русской истории. Вскоре по оставлении военной службы (1801) Каченовский был представлен графу Алексею Кирилловичу Разумовскому и поступил к нему библиотекарем. Получив место попечителя Московского университета, граф Разумовский привез с собой Каченовского в Москву и сделал его правителем своей личной канцелярии.
С этих пор Каченовский начинает усиленно работать для журналов. Из “Новостей русской литературы” (1803) он переходит в “Вестник Европы” (1804), только что оставленный Карамзиным для исторических занятий. Фактически, а с 1805 г. и формально, Каченовский становится редактором-издателем “Вестника Европы”, которым и заведует до его закрытия в 1830 г. В 1805 г. отставной квартирмейстер получает ученую степень магистра философии, в следующем году становится доктором философии и изящных искусств, в 1810 г. экстраординарным, а в 1811 г. - ординарным профессором. До 1821 г. Каченовский преподавал теорию изящных искусств и археологию. С 1821 года по 1830 год он заведовал кафедрой истории, статистики и географии Российского государства, в 1830 - 1831 годах занимал должность профессора кафедры российской словесности, а с 1837 года и до своей кончины в 1842 году он являлся ректором Московского университета. Каченовский преподавал риторику, археологию, русскую и всеобщую историю, статистику, географию, этнологию. Лекции Каченовского были сухи и монотонны. Сохранилась эпиграмма Ф. И. Тютчева, бывшего его студентом, «Харон и Каченовский», по сюжету которой Харон удивляется, что Каченовский прибыл из мира живых, считая, что ему давно пристало бы томиться в загробном мире.
Ясный и трезвый природный ум и деловитость, приобретенная на службе, не могли заменить Каченовскому школьной подготовки. При всей своей разнообразной начитанности он не мог сделаться самостоятельным ученым ни в одной из тех отраслей знания, которых ему так много пришлось переменить в течение своей профессорской карьеры.
Тоже приходится сказать и о занятиях Каченовского русской историей, его любимом предмете, к которому он всего охотнее возвращался. До назначения на кафедру русской истории его исторические статьи не носят никаких следов самостоятельного изучения предмета; он просто популяризирует Шлёцера и прилагает его общую точку зрения к суждениям о частных вопросах. Как последователь критического направления Шлёцера, он является противником националистического взгляда Карамзина. В 20-х годах Каченовский начинает специально заниматься источниками русской истории. Под влиянием Нибура, он ставит своей целью освободить историю от тех черт, которые внесены в источники позднее изображаемого в них периода и поэтому недостоверны. В исторической науке с именем Каченовского связано основание и развитие так называемой «скептической школы». Он выступил с тезисом о недостоверности древнейших письменных источников по русской истории, критиковал Карамзина. В своём главном исследовании о «Русской Правде» Каченовский доказывал, что ни законов, ни городских общин, которые могли бы издавать законы, не существовало до XIII-XIV вв. не только в России, но и в остальной Европе. Вся древняя русская история баснословна, полагал Каченовский, потому что источники этой истории подделаны не ранее XIII в. Древний период истории представляется Каченовскому состоянием полной дикости. Вслед за Шлёцером, он подозревал, что древнейшая Русь не знала ни письмен, ни торговли и денежных знаков; но, исходя из этой мысли, Каченовский идет теперь гораздо дальше Шлёцера. Свои собственные оригинальные суждения он основывает на неудачной догадке, что денежные знаки, упоминаемые в наших древних юридических и исторических памятниках (”Русская Правда” и “Летопись”), перешли на Русь только в XIII в., от более цивилизованной Ганзы (”О кожаных деньгах”). Из этой догадки Каченовский делает смелый вывод, что и сами источники, употребляющие эту денежную систему, составлены не ранее XIII в. Окончательных заключений Каченовский не решился сделать в своих работах ( «Параллельные места в русской летописи», «Об источниках по русской истории», «Нестор. Летописец на древнеславянском языке»). Однако он излагал эти заключения на лекциях студентам: вся древняя русская история баснословна, потому что источники этой истории подделаны не ранее XIII в. Выводы Каченовского совпали с новыми идеями исторической и философской критики. Молодое поколение с жадностью ухватилось за эти выводы; слушатели развили его положения в ряде статей, напечатанных Каченовским; имя Каченовского на несколько лет сделалось чрезвычайно популярным.
И. А. Гончаров, в воспоминаниях своих, с благодарностью говорит о содержательности лекций Михаила Трофимовича Каченовского. Глубокое влияние оказал Каченовский на многих будущих корифеев русской науки, прошедших через его аудиторию. К.С. Аксаков сообщает об увлечении Каченовским в кружке Станкевича; Редкин, в автобиографии, говорить, что "более всех он обязан лекциям по русской истории Каченовского, в отношении не столько самого содержания, сколько ученых приемов". Кавелин, сравнивая Каченовского с Венелиным, выражается еще определеннее: "Оба хватали гораздо дальше, нежели успели высказать и сделать; оба передовые люди, первые пошли напролом против безмыслия, напыщенности, задушивших было всякое разумение русской истории".
Лекции Каченовского далеко не были тождественны с философскими идеями, которыми увлекалась молодежь. Наиболее талантливые из временных последователей Каченовского отметили разницу между “формальной” критикой Шлёцера, на которой остановился их учитель, и “реальной” критикой, вытекавшей из современного им мировоззрения. С той и другой точки зрения летопись можно было признать недостоверной; но “формальная” критика Каченовского доказывала это тем, что летопись есть подлог, сделанный в XIII столетии, а “реальная” критика лучших последователей Каченовского выводила недостоверность памятника из самих свойств младенческого миросозерцания его автора. Летописные легенды они считали не “выдумкой”, которую надо обличить, а “мифом”, который требует объяснения. Одновременно с философской несостоятельностью основных принципов Каченовским была обнаружена и научная ошибочность его ученых выводов Погодиным и Бутковым . Некоторые из противников Каченовского отвергали его выводы не только во имя науки, но и во имя патриотизма. В глазах Каченовского составитель летописи был обманщиком; Погодин приглашал студентов молиться ему, как святому. Во имя авторитета седой старины должен был замолкнуть свободный голос критики.
Замена научного вопроса вопросом о благонадежности отразилась на самом положении Каченовского в университете: при введении нового устава министр Уваров перевел Каченовского на кафедру славянских наречий, а кафедру русской истории отдал Погодину. Такой поворот дела обеспечил Каченовскому покровительство просвещенного попечителя Московского университета графа Строганова ; молодые профессора 30-х годов также относились к нему с почтительным сочувствием. Служебные привычки Каченовского делали его совершенно неподходящим к общественной атмосфере 30-х годов, а по складу своих воззрений он оставался чужд новым литературным и философским идеям. Новое поколение ученых, восприняв от Каченовского все, что было у него ценного, пошло по новому пути, под влиянием немецкой идеалистической философии. Каченовский, спрашивавший "отчего Шеллинг преподает не в доме сумасшедших", не примкнул к новому течению, пережив свой успех и закончив свою влиятельную роль раньше, чем кончилась его деятельность.
Каченовский был избран в 1841 году действительным членом Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук по отделению русского языка и словесности. Был членом Московского цензурного комитета.
Умер 19 апреля 1842 г. Похоронен в Москве на Миусском кладбище.
Комментариев нет:
Отправить комментарий